Интервью с украинской сопрано Людмилой Монастырской

Лондон и английского зрителя покорила украинская певица Людмила Монастырская, блестяще исполнившая леди Макбет. А чуть раньше, в марте она спела на cцене Royal Opera House Аиду.
Наш корреспондент Людмила Яблокова встретилась с Людмилой в Ковент Гардене накануне премьеры оперы Верди «Макбет».
- Людмила, вы приехали в Лондон из Национальной оперы Украины, чтобы репетировать и петь лэди Макбет, премьера которой состоялась на днях , но покорили английского зрителя своей Аидой. Как случилось, что вместо объявленной Микаэли Кароси мы, зрители, только перед спектаклем узнали, что петь будете вы.
- Мой контракт - "Макбет", но условие театра было таково, чтобы я ее страховала в "Аиде". Мне дали буквально пару репетиций, чтобы я хотя бы имела представление о продукции, если - мало ли что случится. Мне, конечно, очень хотелось бы спеть Аиду, это одна их моих любимых ролей, но я тогда даже не могла представить, что такое может произойти, и ни на что не надеялась. Не было речи о том, чтобы заменять  Кароси. Но незадолго до премьеры Микаэли вдруг попросила меня спеть вместо нее на оркестровой репетиции, которая предшествовала генеральной. Генеральную спела она сама.
За день до спектакля мы сидели с моим агентом в кафе, когда ей позвонили и сказали, что Людмила будет петь два-три первых представления, речь тогда еще не шла о всех спектаклях. Была объявлена официальная версия, что М. Кароси беременна...
- Так состоялся  ваш впечатляющий дебют на сцене Королевской оперы. Вы приехали, спели и...Лондон и лондонский зритель – у ваших ног!
- Но Микаела - звезда, таковой и останетcя...
- Скажите, первое представление "Аиды" и последнее -  что между ними?
- Во-первых, это большая ответственность  - петь на таких площадках, как Королевская опера. Во-вторых, если уж говорить откровенно, я не очень хорошо себя чувствовала на премьере,  у меня была легкая простуда. И слишком все неожиданно произошло. Меня уведомили об этом накануне спектакля. Конечно, я волновалась: петь в Ковент Гардене  - большая честь. Но к восьмому, девятому спектаклю я научилась более-менее справляться с волнением.
- Но тем не менее критика вас оценила очень хорошо! «Великолепно», «обладательница сильного, богатого от природы голоса»,  «уверенность Людмилы росла по мере того, как  развивалась опера»...
- Спасибо. Я читала отзывы! Очень приятно!
- Хорошо. Можно мы поговорим о вашей следущей героине - лэди Макбет. Ведь это леди Макбет, но Шекспира, а Верди, что, наверное, не одно и то же.
- Принципиальное отличие между Шекспиром и постановкой Верди, на мой взгляд, это то, что леди Макбет - не монстр, не вопиющее зло, как оно есть, в чистом варианте. Она просто слабый человек, амбициозный, жаждующий власти, но не более того. Мне бы хотелось, чтобы что это  почувствовал каждый зритель, сидящий  в зале.
- « Слабый человек»? Как-то это странно сочетается с лэди Макбет!
- Макбет -  сильная женщина. Она вполне осознанно толкает свого мужа  на преступление, но, тем не менее, она знает, что придет возмездие, и боится его, как всякий смертный. Поэтому я не думаю, что она - отъявленная негодяйка. И Верди в ее последней арии хочет показать этот, очень важный психологический момент, который происходит в ее душе.
- Насколько сложна партитура? Насколько я знаю, Верди зачитывался Шекспиром и неоднократно говорил, что сосредоточиться надо скорее на словах, чем на музыке.
- Опера «Макбет», как и многие итальянские оперы, заканчиваются смертью героя.
Но смерть Макбета резко отличается  от смерти других оперных, здесь нет умиротворенной музыки, наоборот – мощная, патетическая. Здесь нет любовной интриги, а есть коварство, предательство, что нашло свое отражение в музыке.
- Трудно работать в Ковент Гардене? Чужой язык. Чужой театр.
- Определенные сложности существуют. Даже при том, что у нас есть итальянка, учитель по языку и переводчик. Партия ведь не дается с первого раза. Только после нескольких репетиций начинаешь осознавать, что от тебя хотят, вырисовывается, грубо говоря, какой-то образ. Макбет - очень сложный образ, и мне бы хотелось, чтобы зритель воспринял ее не только как злодейку, отнесся к ней не с осуждением, а наоборот - с состраданием, по крайней мере - к моей героине.
- Как у вас выстраиваются отношения с партнерами по сцене, директором постановки, дирижером?
- Мне, конечно,  повезло, потому что такие партнеры как Ольга Бородина, Роберто Аланья, Виталий Ковалев - певцы первой величины с богатым сценическим опытом и мои коллеги по «Аиде» - отнеслись ко мне с пониманием, с большой симпатией. Ольга – вообще человек сильной, широкой русской души. Я благодарна ей за помощь и непосредственно на сцене.
- Все представления «Макбет» дирижирует Антонио Паппано. Как вам работается с таким маэстро! В чем вы видите отличие в методике его  работы?
- Я бы сказала, что здесь все отрабатывается более детально. Более скрупулезно, углубленно работают как над музыкальным материалом, так и над режиссерским. Здесь больше внимания уделяется мелочам. Но, на самом деле,  в опере не может быть мелочей, все важно.
Что еще можно сказать? Мне очень повезло, что я имею возможность петь леди Макбет. Здесь все очень близко к моему пониманию образа. И это удача – работать с таким дирижером.
Знаете, я поняла. Что если человек сам по себе – большой души, не важно, певец ли он (как Ольга) или дирижер (как Антонио), то это сможет почувствовать каждый человек – и партнер на сцене, и зритель в зале.
- Людмила, понятно, что опера – это в первую очередь вокал. Но зритель, сидящий в зале, очень четко понимает, где к вокалу присоединяется еще и драма.  В какой степени вы реализуете свои актерские дарования в этой опере? Ведь даже Верди, подыскивая первых исполнителей для «Макбет», отдавал предпочтение более слабому певцу, но с ярко выраженным актерским талантом.
- Мне все же кажется, что главное выразительное средство для нас – это голос! Музыкальный материал! Я убеждена, что оперный певец должен не играть, а проживать на сцене жизнь своего героя. В спектакле все должно быть искренне, естественно, не наигранно. Опера - это очень тонкий материал, с ним надо обращаться осторожно!
- Людмила, мне видится, что оперные певцы, более чем драматические артисты, скажем,  погружаются в действие. Здесь столько мощных слагаемых – музыка Джузеппе Верди, поэзия Шекспира, вокал, хор... Трудно возвращаться в реальность потом?
- Меня такая сложная психологическая партия как лэди Макбет  «не отпускает» довольно длительное время после спектакля. Репетиция давно закончена, а мысли и размышления об образе все еще крутятся в голове. Хотя, признаться, после любого представления, который требует много напряжения, отдачи, мне нужно успокоить себя, восстановить внутреннее равновесие, найти какой-то баланс. Если есть инструмент в гримерке, я просто сажусь и начинаю петь какую-то песню.
- Какую песню?
- Украинскую, конечно. Или старинный русский романс. «Отцвели уж давно хризантемы в саду». Это мой способ расслабиться,  переключиться на обыденность, вернуться в жизнь.
- На каких больших сценах вы еще выступали?
В Берлине – так получилось, что Мария Гулегина не смогла приехать - я пела «Тоску», в Японии мы гастролировали с нашим театром – Турандот, Аида. Было много концертов. В Нидерландах, в Италии, но это были партии из опер. В Питере  в Михайловском театре – это тоже теперь считается зарубежные гастроли для нас - я пела Лизу в «Пиковой даме» и Сантуццу.
- О! Я об этом знаю! Русские критики потом написали, что Людмилу Монастырскую  «вне всякого сомнения, следует если не «переманить» в Михайловский, то хотя бы приглашать как можно чаще».  Что вы о этом скажете?
- Пока нечего говорить. Пока не приглашали!
- Людмила, вы уже  несколько месяцев в Лондоне. Как вам здесь живется?
- Здесь ведь нет постоянной оперной труппы, все солисты, которых берут на главную партию, приезжие, поэтому я не чувствую какого-то сильного дискомфорта. Здесь все настолько приятно к тебе относятся, стараются,  как солистке, угодить, помочь
Что касается...дома. Безусловно, скучаю. Вот скоро приедет моя семья, дети и муж, они и будут со мной на всех спектаклях «Макбет». Они будут отдыхать, а я – работать!
- Вы воспитывались в музыкальной семье?
- Мои родители  не имели никакого отношения ни к театру, ни к музыке. Мама педагог, папа занимался бизнесом. Я закончила музыкальную школу как пианист, но все время меня тянуло к звукам! Наверное, решающую роль сыграло то, что мама у меня все время поет. Для нее петь, как дышать!
- Значит вы продукт нереализованных маминых амбиций?
- Я думаю, просто ее пример воодушевил меня петь! Я окончила музыкальное училище и Национальную музыкальную Академию. Мои учителя – Иван Игнатьевич Паливода и Диана Игнатьевна Петрененко. Она до сих пор преподает. Ей 81 год. Эти люди привили мне любовь к серьезной музыке. Талант – это всего лишь маленький процент к успеху. Эта профессия требует колоссальной силы воли, прежде всего, здоровья хорошего, упорства в достижении цели. Мой путь на большую сцену был очень даже  непростой.
Лондон
Людмила Яблокова

«Царская невеста» в Лондоне

Опера Римского-Корсакова, почти неизвестная за пределами России и которую никогда раньше не играли  в Ковент Гардене, но сейчас поставленная шотладским режиссером  Полом Карреном на сцене Royal Opera House, превзошла все ожидания. Это история, в центре которой – любовь двух мужчин к одной красивейшей девушке - Марфе. С одной стороны, это чистая любовь друга детства и ее жениха Ивана, с другой стороны – страстное и, может быть, последнее чувство зрелого мужчины, обладающего властью и богатством, и окончательно уставшего от долгих отношений с прежней любовницей – Любашей.

Пытаясь завладеть сердцем своей новоявленной возлюбленной, Грязной прибегает к любовному зелью, но Любаша, ненароком узнав о его планах, просит фармацевта – в обмен на свою любовь и поцелуи – подменить зелье. Но и это еще не все. Царь Иван Грозный тоже в поисках очередной жены. И из всех красавец он, конечно же, выбирает Марфу.

Все три акта - в ресторане, в фешенебельном пентхаузе с бассейном и  видом на современную Москву (а Пол Каррен перенес действие из 16-го века в 21-ый, найдя много параллей между боярями и современными русскими богачами, обладающими не только деньгами, но и реальной властью, опричниками и жесткой милицией, русским царем Иваном и... царствующими президентами) задействованы, однако вокруг любовной линии. В последнем акте, в позолоченных апартаментах царя умирающая царская невеста Любаша (ее блистательно исполнила Марина Поплавская) в забытьи принимает Грязного за своего возлюбленного Ваню, тот не выдерживает и признается в том, что напоил ее любовным зельем, от которого, как он думает, она и умирает. Григория Грязного исполнял датский басс-баритон Джохан Рейтер (Johan Reuter), потративший много часов, чтобы безупречно выучить арии на русском, но легкий акцент все-таки был заметен, хотя это нисколько не умалило его отличной актерской работы, а голос оставил незабываемое впечатление. Так же как и пронзительные, трогающее за сердце, запоминающие арии Екатерины Губановой, заставляющий зал сопереживать ее неразделенной любви.

Сильная, мощная музыка Римского-Корсакова, малоизвестная на западе, но поразившая даже музыкантов из Королевского оркестра, вкупе с красивейшими голосами главных персонажей оперы доставили незабываемое удовольствие зрителю.

Я не совсем согласно с идеей Пола Каррена, который  перенес действие в современную Москву. Чисто технически – да, можно найти много параллелей между правлением Ивана Грозного и современностью. Но – мораль русского человека за эти 400 лет катастрофически изменилась. И той набожности (не показной, настоящей веры), и совестливости людей, обладающих властью и деньгами...сейчас, мне кажется, и не существует вообще. По крайней мере, я не помню, чтобы за последнее время кто-то из вершителей российских всенародно признавался в своих грехах. Поэтому было бы лучше оставить действие там, где оно и должно было быть, в 16 веке.

Дирижировал оркестром в Ковент Гардене Марк Элдер, показав слаженную, отлично представленную работу оркестра, музыкантов и певцов.

Удачны костюмы и декорации, особенно пентхауза с бассейном Кевина Найта  (Kevin Knight), с которым Пол Каррен (Paul Curran) работает уже много лет. Работа дизайнера по свету, американца David Jacques также оставила хорошее впечатление.

Людмила Яблокова

Интервью с английским продюсером Пол Карреном

А кто же  царь?
или история о власти, любви и насилии в современном русском обществе и в опере

Премьера оперы «Царская невеста» Римского-Корсакова  с триумфом  прошла на сцене Royal Opera House. Это дебют на Королевской сцене известного шотландского режиссера Пола Каррена (Paul Curran), с которым встретилась наш корреспондент и эксклюзивное интервью которого мы предлагаем читателю.

- Почему ваш выбор остановился именно на этой опере?

- Когда впервые я посмотрел партитуру  «Царской невесты» в 2000-ом году,  я купил ее, не задумываясь. Я не знал наверняка, что буду делать с этой русской оперой, поскольку никогда не видел и не слышал ее. Но, видимо, где-то, подсознательно во мне созревали идеи, как ее можно поставить, и я хочу сказать, что мне было чрезвычайно интересно работать с этим материалом. Мне кажется, что я больше чем кто-либо из англичан (иностранцев), понимаю, что там происходит. Я считаю ее одной из самых современных опер, когда-либо написанных.

- Вы шутите! История, основанная на событиях 16 века с Иваном Грозным в главной роли?

- А у меня события разворачиваются в современной Москве... Я думал сперва, что русские актеры будут против такой трактовки, но оказалось – наоборот, они поддержали меня. Я уверен, что ставить историческую оперу только на фактуре 16-го столетия, нельзя. Это же не музей, театр! Слишком огромная временная дистанция отделяет ту эпоху и современный мир.

- Я полагаю, это было непросто, найти какую-то связующую нить между 16-ым столетием и современностью?

- Да, я долго думал о том, как это рассказать? Пока не понял, что в этой опере подняты актуальнейшие проблемы, что в ней абсолютно четко прослеживается жизнь и современной России,  и сегодняшней Москвы. Посмотрите, сколько параллелей: бояре, опричники,  коррупция. А  что сегодня – новые русские, богатые русские, коррупция, жесткая милиция...А ведь разницы-то – никакой.

- А кто же царь?

- А понятно, кто царь. И царь, и Бог! Тем, кто хоть что-то знает о России, все понятно тоже. И нам  с вами понятно...

- Но ведь в  «Царской невесте» задействованы не только русские певцы? Удалось ли им понять, ЧТО они поют и о чем?

- Грязнов  - он из Копенгагена, из Дании, - говорит Пол по- русски.

- Вы имеете в виду Johan Reuter, который исполняет роль Грязнова?

- Да, конечно. Его роль – ведущая в спектакле!  А фамилия-то какая – Грязнов! То ли «грязный», то ли «грозный». Такие нюансы, без сомнения, ему трудно было понимать, так же как и зрителю, может быть,  «говорящие» фамилии ничего не скажут.  Но наш Грязнов -Johan – просто молодец! Как он работал каждый день, как он занимался языком! – с восхищением говорит Пол. У нас репетиции с одиннадцати, а он каждый день – с половины десятого в театре.

 - Кто вам помогал с декорациями?

- У меня свой дизайнер Kevin Knight. Мы поставили вместе 26 спектаклей. Я очень дорожу добрыми отношениями с ним. Дизайнер по свету – американец David Jacques, мы много с ним  работаем и хорошо понимаем друг друга.

- Пол, то, что вы неплохо знакомы с русской современной жизнью, понятно. А с русской культурой?

- О, да. Я начинал как танцор. Моей учительницей была Суламифь Михайловна Мессерер, и она  для меня была и осталась – Богиней! Она не только помогла мне стать неплохим танцором, но определила мое будущее. Тридцать лет назад она сказала мне: «Слушай,  ты хороший танцовщик, но твое будущее – это не балет. Что-то совсем другое. Совсем не связанное с танцами. Импрессарио, может быть?». Сейчас я  – режиссер. По сути – то же самое!

- И у вас есть опыт работы с русскими и с русским фактурой. Вы ставили «Тоску» на сцене Мариинского театра в Санкт- Петербурге в 2007 году.  В том же году на сцене Canadian Opera Company в Торонто вы поставили Оперу «Леди Макбет Мценского уезда» Шостаковича.

-  Лет 25-30 я довольно тесно связан с Союзом, с Россией. Когда я жил и работал в Финляндии,  каждые выходные я проводил в Ленинграде, и я видел все, что можно было посмотреть в ленинградских театрах, и, конечно, в оперном. Я прочитал всего Чехова, сперва по-английски, а потом по-русски  или параллельно, а также  Толстого, Достоевского,  Гоголя,  (Александра Николаевича) Островского. О! Уважаю Островского! Его «Гроза» - что за пьеса?

- А русские композиторы? Кого вы предпочитаете?

- Я поставил в Португалии «Скупого рыцаря» Рахманинова и «Демона» Рубинштейна. Двенадцать лет назад в Covent Garden - «Золотого петушка»  Римского-Корсакова.  В Мариинском в разное время оперы – «Борис Годунов» Мусоргского и «Князь Игорь» Бородина.

- Судя по названиям опер и именам композиторов, я могу сделать вывод, что вы любите  решать сложные задачи.

- Конечно! А если «легко», тогда вообще не стоит и начинать. Это же бессмысленно!

- Наверное, я должна была задать этот вопрос раньше: «А почему только опера?». Учитывая ваше балетное прошлое, вам, по логике, было бы проще ставить балет? Вы никогда не пытались ставить балет?

- Никогда! Я в балете совершенно бездарен. Я люблю балет (хотя он не столь интересен для меня сейчас), театр, книги, кинофильмы, живопись, музыку. Но я думаю, мои интересы всегда были намного глубже. Не только движение! Меня интересовали языки, музыка  (я играл на кларнете в школьном оркестре), слово. Я закончил Национальный институт драматического искусства в Сидней, в Австралии, как режиссер, потому что понимал, что без образования я не смогу ставить оперу. Опера – это особенный вид искусства. Она способна затронуть многие струны в то же самое время: оперу ты видишь, слышишь и чувствуешь.

- Пол, я хотела бы немного изменить тему нашего разговора. Вы наверно заметили, что русские обычно неохотно говорят на иностранных языках. Мы предпочитаем везде и всегда говорить по-русски. Однажды моя подруга шла на станцию Charing Cross. На Strand ее остановили на секунду две спешащие русские туристки и впопыхах, ткнув пальцем, спросили: «Трафальгарская площадь - там?». Очень показательно. (Пол кивает головой и смеется!). А певцы, с которыми вам приходилось работать, говорят с вами по-английски?

- Для меня не существует языкового барьера. Я могу говорить по-русски. Я говорю гораздо лучше по-итальянски, по-французски, а также по-немецки, по-испански. Норвежский изучил. Финский тоже знаю. Языки для меня – как ключ к понимаю актеров. Лучше, конечно, спросить об этом самих певцов, но мне кажется, им намного проще, когда режиссер говорит на их языке. Они могут  освободить свои мысли от необходимости переводить, им легче на родном языке понять идею, которую я пытаюсь донести.

Мне было очень легко работать с Мариной Поплавской (она исполняет роль Марфы в «Царской невесте»). То же самое я могу сказать о работе с Марией Гулегиной, которая пела в моей постановке «Тоска» в Мариинском. Она говорила, что впервые работала с режиссером, которые понимает русский, и может объяснить ей, что от нее требуется,  что впервые (после 400-х представлений) она поет Тоску по-итальянски, но совсем по-другому...

Но такое происходит не часто, что иностранец-режиссер понимает по-русски. Мне самому в первую очередь было очень важно говорить по-русски на сцене. Не только для общения с актерами, но и для того, чтобы лучше понять культурный пласт, «background” оперы. Иногда до того «договаривался», что начинал объяснять хору по-русски, а те смотрели на меня виновато и говорили:  «Извините, но мы вас не понимаем».

Но, конечно, все певцы - так или иначе - говорят по-английски. Опера  –  это международный мир.  Мировая карьера просто невозможна без знания английского. Для них это – хлеб насущный!

- Пол, в заключение, парочка «неоперных вопросов». Вы не находите, что между русскими и шотландцами можно найти много общего, как  в природе, в погоде, так и в предрасположенности к плохим привычкам?

- Пить любят! – (Смеется). – Согласен! Я как –то не думал раньше о природе, погоде, но... похоже на правду. А то, что и русские, и шотландцы более открыты, легко находят общий язык, неравнодушны, болтливы, откровенны - истинная правда. Спросишь: «Как дела?»,  в ответ и тот, и другой тебе за полчаса все подробно расскажут! И мне это понятно! Я не понимаю, как на все и всегда можно отвечать одним словом “Fine!” . Какой тут “Fine!”, если мать у человека умерла...

- Пол, если вы позволите, личный вопрос. Я слышала, что ваша семья отказалась от вас, когда узнавала о том, что вы...

- Голубой? – не смутившись, подсказал Пол.

- Да! Я хочу сказать, что я могу понять их реакцию, тем более, что это случилось много лет назад. Удалось ли вам восстановить отношения с семьей?

 - Моя семья - католическая, достаточно религиозная, традиционная. Что сказать? Мне было очень сложно. Я ведь был молодой человек. А родители отказались общаться со мной – наотрез! Отец вообще не разговаривал, мама – иногда. Я был для них кошмаром, позором!

- Они живы!

 - Нет. Умерли! Они ведь были алкоголиками. Мне было сложно понимать их. Я знал одно, что та жизнь, которой они живут, не для меня. В моей голове были другие мысли, другие идеи. Я закончил школу на два года раньше всех, в 16 лет,  с четырьмя А* (это высший результат в английской школах), а они говорили мне: «Ну, теперь наверно, механиком в гараж пойдешь работать? Зачем тебе в университет? Что там делать?».

Может быть, это был протест... Я понимал, что их жизнь – не для меня, но в той жизни остались мои родители, мой брат, моя сестра...

Когда (это было в 2006 году), я узнал, что мама заболела раком, я прилетел в Шотландию из Америки, остановился в гостинице со своим партнером позвонил ей и спросил, когда я могу ее увидеть? «Никогда!, - ответила она.– Ты прилетел сюда с мужчиной! Мы голубых не любим!». Но два года спустя, перед самой смертью  я все-таки повидался с ней, хотя она снова говорила, что отец не хочет меня видеть. Когда ей стало намного хуже, когда стало  понятно, что она умирает, я встретился с ней. И отец пришел. Увидел меня и заплакал. До этого я с ними встречался редко, на каких-то свадьбах или похоронах, но они никогда со мной не говорили. Никогда! С 16 лет! Потом умерла мама. Было страшно! А потом – я нашел нового друга. Им стал мой отец!  Он сказал мне: «Я тебя знал ребенком, мальчиком,  а сына-мужчину я не знаю. Ты можешь мне принести что-то почитать про себя». Я принес ему  во-о-о-т столько папок с интервью и статьями о себе. Он прочитал, и...извинился, сказал, что был не прав. Наша дружба продолжалась два с половиной года, и это было чудо! Я свозил его в Америку, но он уже тоже был болен раком. Он умер два года назад. Его телефонный номер  – до сих пор в моем мобильном. Видел сегодня. Подумал, надо бы убрать, но – не могу! Как я могу?

Интервью взяла Людмила Яблокова.

PS. Размер жанра – обязывает. Мы говорили о многом – о распространяющейся гомофобии в России, о проблемах отцов и детей. О политике и современной России. Об английском  зрителе, которому предстоит встреча с русской «Царской невестой» Очень подробно  о русской опере, о музыке Римского-Корсакова, удившей многих профи в стенах Королевской оперы, но невозможно все уместить на страницах одного интервью. В конце встречи Пол сказал: «А вы знаете, мне никогда не задали таких вопросов, очень интересные вопросы!». Встреча с этим тонким,  глубоким, великолепно эрудированным, образованным  человеком – и моя творческая удача!