http://www.operanews.ru/12011506.html
В первый день Нового года в Королевской опере «Ковент-Гарден» давали «Нюрнбергских мейстерзингеров» Вагнера — почти шестичасовое представление, поставленное здесь в 1993 году и восстановленное сейчас Элейн Кидд. Тогда эту оперу лондонская вечерка «Evening Standard» назвала выдающейся постановкой года. Сейчас обошлось без столь громких слов, но, тем не менее, именно «Нюрнбергские мейстерзингеры» были предложены любителям оперы в качестве долгого новогоднего подарка (представление началось после полудня и длилось весь вечер, прерываемое двумя 35-минутными антрактами), что могло показаться своего рода испытанием для зрителей. Зритель это испытание выдержал с честью.
Было удивительно в начале, что в течение всего представления не раздались ни разу аплодисменты ни одному актеру, как бы блистательно ни была исполнена партия. Позже я поняла, что Вагнер не дал нам этого шанса, его музыка развивалась сколь плавно, столь и стремительно, и не могла быть прервана. Убедителен был музыкальный руководитель постановки, он же музыкальный руководитель Королевской оперы Антонио Паппано. В его интерпретации Вагнера были энергия и страсть, грусть и печаль, безудержное веселье и пуританство, и, что оказалось несколько странным на фоне незатейливой истории о любви и конкурсе музыкантов, неприкрытая, назовем это современным словом, «эксклюзивность» «святого немецкого искусства»… Мне в конце представления стало как-то неуютно. Забились тревожные мысли о национализме, цензуре, о существовании которой в этой стране я как-то подзабыла. Стало понятно, почему именно Вагнер был любимым композитором Гитлера. Хотя здесь, скорее, претензии не к музыке, а к либретто, автором которого также был Вагнер.
Из трех актов — разнообразный, энергичный и красочный — второй акт, и в этом огромная заслуга, в том числе и художника Ричарда Хадсона, чьи декорации и костюмы заслуживают несомненной похвалы. Костюмы многих актеров были украшены гульфиками: но это тот элемент одежды, которые мужчины, жившие в 15-16 веках, несомненно, предпочитали, поскольку имели возможность показать миру свои достоинства, не нарушив рамок приличия. На фоне пуританских одежд главных героинь, на фоне веселой возни подмастерий и мастеровых этот элемент костюма, вероятно, должен был подчеркивать скрытую эротику произведения.
Третий акт — волнующий, запоминающийся. Первый был откровенно скучен.
Пение, особенно благородного поэта-сапожника Ганса Сакса (немецкий баритон Вольфганг Кох) было, без сомнения, превосходным, а его резонансный бас-баритон безупречен на протяжении всей его долгой главной роли. Ева, дочь главы гильдии Погнера (британское сопрано Эмма Белл), очень трогательна в своем чувстве к Саксу и выразительна в своей любви к Вальтеру. Она была скромна на сцене, ее движения и игра — малозаметны и невыразительны, но ее лицо, ее глаза, мимика — рассказали зрителю все о ней.
Наверно, пришло время сказать, что «Нюрнбергских мейстерзингеров» я посмотрела дважды в течение пяти дней: чего не сделаешь во имя святой любви к искусству!
В первый раз — почти под крышей, с одной из своих юных студенток: признаться, это было серьезным испытанием для нас обеих. Первого января я сидела в партере, во втором ряду. И это, конечно, была совершенно другая опера.
Однако, влюбленный в Еву молодой рыцарь Вальтер (новозеландский тенор Саймон О‘Нейл) не произвел на меня впечатления ни в первый раз, ни во второй. Тем более, что во втором представлении он явно берег себя и не пел в полный голос. Он был простужен, и как объявила конферансье, напичкан всеми возможными антибиотиками, которые только возможно было найти в Лондоне. Я отдаю должное его преданности зрителю, но… Показалось также, что и чисто визуально он был тяжеловат и староват для юной Евы.
Подмастерье Давид звучал интересно, и британский тенор Тоби Спенс в дуэте с Магдалиной (британское меццо-сопрано Хизер Шипп) были просто хороши, и звучали в унисон. Душевен квартет в третьем акте — Сакс, Давид, Ева и Вальтер.
Вдовец Бекмессер — австралийский баритон Питер Колеман-Райт — жаждущий молодой девушки и уверенный в том, что никто другой не должен претендовать на нее, бескомпромиссен и смешон.
Режиссеры Грэм Вик и Элейн Кидд оказались сильны на ритуалы, что, наверно, можно ассоциировать с гражданской гордостью нюрнбергских музыкантов. Но в тоже время — несколько душновато было от буржуазного мещанства. Тревожные моменты национализма в конце оперы, увы, резко снизили очарование ею. По крайней мере, это произошло со мной.
Было удивительно в начале, что в течение всего представления не раздались ни разу аплодисменты ни одному актеру, как бы блистательно ни была исполнена партия. Позже я поняла, что Вагнер не дал нам этого шанса, его музыка развивалась сколь плавно, столь и стремительно, и не могла быть прервана. Убедителен был музыкальный руководитель постановки, он же музыкальный руководитель Королевской оперы Антонио Паппано. В его интерпретации Вагнера были энергия и страсть, грусть и печаль, безудержное веселье и пуританство, и, что оказалось несколько странным на фоне незатейливой истории о любви и конкурсе музыкантов, неприкрытая, назовем это современным словом, «эксклюзивность» «святого немецкого искусства»… Мне в конце представления стало как-то неуютно. Забились тревожные мысли о национализме, цензуре, о существовании которой в этой стране я как-то подзабыла. Стало понятно, почему именно Вагнер был любимым композитором Гитлера. Хотя здесь, скорее, претензии не к музыке, а к либретто, автором которого также был Вагнер.
Из трех актов — разнообразный, энергичный и красочный — второй акт, и в этом огромная заслуга, в том числе и художника Ричарда Хадсона, чьи декорации и костюмы заслуживают несомненной похвалы. Костюмы многих актеров были украшены гульфиками: но это тот элемент одежды, которые мужчины, жившие в 15-16 веках, несомненно, предпочитали, поскольку имели возможность показать миру свои достоинства, не нарушив рамок приличия. На фоне пуританских одежд главных героинь, на фоне веселой возни подмастерий и мастеровых этот элемент костюма, вероятно, должен был подчеркивать скрытую эротику произведения.
Третий акт — волнующий, запоминающийся. Первый был откровенно скучен.
Пение, особенно благородного поэта-сапожника Ганса Сакса (немецкий баритон Вольфганг Кох) было, без сомнения, превосходным, а его резонансный бас-баритон безупречен на протяжении всей его долгой главной роли. Ева, дочь главы гильдии Погнера (британское сопрано Эмма Белл), очень трогательна в своем чувстве к Саксу и выразительна в своей любви к Вальтеру. Она была скромна на сцене, ее движения и игра — малозаметны и невыразительны, но ее лицо, ее глаза, мимика — рассказали зрителю все о ней.
Наверно, пришло время сказать, что «Нюрнбергских мейстерзингеров» я посмотрела дважды в течение пяти дней: чего не сделаешь во имя святой любви к искусству!
В первый раз — почти под крышей, с одной из своих юных студенток: признаться, это было серьезным испытанием для нас обеих. Первого января я сидела в партере, во втором ряду. И это, конечно, была совершенно другая опера.
Однако, влюбленный в Еву молодой рыцарь Вальтер (новозеландский тенор Саймон О‘Нейл) не произвел на меня впечатления ни в первый раз, ни во второй. Тем более, что во втором представлении он явно берег себя и не пел в полный голос. Он был простужен, и как объявила конферансье, напичкан всеми возможными антибиотиками, которые только возможно было найти в Лондоне. Я отдаю должное его преданности зрителю, но… Показалось также, что и чисто визуально он был тяжеловат и староват для юной Евы.
Подмастерье Давид звучал интересно, и британский тенор Тоби Спенс в дуэте с Магдалиной (британское меццо-сопрано Хизер Шипп) были просто хороши, и звучали в унисон. Душевен квартет в третьем акте — Сакс, Давид, Ева и Вальтер.
Вдовец Бекмессер — австралийский баритон Питер Колеман-Райт — жаждущий молодой девушки и уверенный в том, что никто другой не должен претендовать на нее, бескомпромиссен и смешон.
Режиссеры Грэм Вик и Элейн Кидд оказались сильны на ритуалы, что, наверно, можно ассоциировать с гражданской гордостью нюрнбергских музыкантов. Но в тоже время — несколько душновато было от буржуазного мещанства. Тревожные моменты национализма в конце оперы, увы, резко снизили очарование ею. По крайней мере, это произошло со мной.
No comments:
Post a Comment